Музыкальный журнал «FUZZ» № 1, 2001

Эту фразу митьков Ирина Богушевская хотела сделать эпиграфом к своему второму альбому «Легкие Люди», но макет обложки был уже сдан. Читаешь ее автобиографию на сайте — по-своему шедевр — и теряешься в догадках: разве нужно ее о чем-то еще спрашивать? Внешне она очень похожа на Любовь Орлову, и она сама полагает, что, возможно, является ее реинкарнацией.

Публика её обожает. Выступление в концертном зале у Финляндского — показалось, что по энергетике, несмотря на то, что это театральный шансон, есть что-то общее с Браво и Земфирой. И только что Ирина записала пластинку песен Вертинского с Александром Ф. Скляром. Просто она больше, чем исполнитель своей роли: больше, чем певица, поэт, человек, она — Богушевская. Значит — от Бога.

— Как формировался материал альбома «Легкие Люди»?

Ирина Богушевская: Песни, которые вошли в пластинку «Легкие Люди», написаны за три последних года. Если для первой моей пластинки материал собирался лет, наверное, 10, и это были произведения, которые обкатывались сначала на театральной сцене. И вообще все, что там записано — это саундтрек к спектаклю, который игрался в театре МГУ. Здесь совершенно другой пласт жизни, другой подход. У меня всегда параллельно с чисто театральными, кабаретными вещами писались вещи типа «Двух Лепестков». Это просто нежная bossa nova, в которой нет совершенно никакой драматургии, никакой завязки, кульминации, развязки — ничего такого. Если песни можно делить на театральные и музыкальные, то это — просто музыкальные номера. И все эти песни написаны после того, как у меня произошла переоценка ценностей. Мне раньше очень удавались драматические номера, напряженные, душераздирающие, надрывные такие, и до сих пор, когда я играю программу, посвященную Вертинскому, или свою программу с роялем, народ их очень хорошо принимает. Когда в песне есть нерв, когда есть надрыв, она всегда цепляет стопроцентно. Здесь песни совершенно другие. Они о том, что на самом деле жизнь легка.

— Переоценка ценностей была связана с жизнью или музыкой?

Ирина: Она была связана с жизнью. Я, как всякий творческий человек, может быть, подсознательно, сама того не понимая, искала в жизни каких-то больших роковых страстей, каких-то пограничных ситуаций, когда или живешь или умираешь, все решается в какие-то доли секунды, и какие-то состояния, близкие к самоубийству, были для меня почвой для творчества. Потом у меня в жизни на самом деле произошло несколько серьезных трагедий: сама я чудом осталась жива после автомобильной аварии, у меня умерла мама. На меня обрушилось такое количество горя, что когда первые ощущения схлынули, я поняла, что на самом деле, как ни странно, жизнь — это такой ПОДАРОК, и его надо использовать по назначению, то есть радоваться жизни. Вот тогда у меня произошла эта трансформация, и я стала писать совершенно другую музыку. Тогда появились «Большие Волны», «Два Лепестка», «Легкие Люди» — все песни о том, что жизнь — очень клевая, интересная вещь. Просто надо к ней правильно относиться.

— Легкость присуща вашему характеру?

Ирина: Да. Я действительно стала намного легче относиться ко многим вещам, не на бытовом уровне — меньше беспокоиться, психовать из-за каких-то вещей — нет, просто я научилась удовольствие от жизни.

— Каких людей вы к себе притягиваете? Вы на концерте объяснили публике, что московский шансон — не совсем то понятие, которое к вам применимо. Что у вас за окружение? Это какая-то театральная богема?

Ирина: По поводу московского шансона — я упала в обморок, когда увидела это на афише. Потом выяснилось, что в Питере с этим как раз все хорошо, а конкретно в Москве в последнее время шансон — значит блатняк. И я всеми силами открещиваюсь от этого, потому что я к уголовному миру не имею никакого отношения, и к этой музыке тоже, и даже не хочу его иметь. Что касается людей, которых я притягиваю — мне всегда ужасно везло на окружение. Я закончила МГУ и вышла оттуда, имея не только диплом, но и людей, которые теперь сопровождают меня по жизни. Это та компания, которая концентрируется вокруг группы НЕСЧАСТНЫЙ СЛУЧАЙ, поскольку мы вместе с ними занимались в театральной студии у замечательных бардов Васильева и Иващенко. Хотя они никакие не барды, между нами говоря, они такие люди, которые играли и блюзы, и ритм-энд-блюзы, и рок-н-роллы, но почему-то все это называлось КСП. Вот они, все, что связано с НЕСЧАСТНЫМ СЛУЧАЕМ — это люди с определенными мозгами, определенным отношением к жизни. Потом моя компания немного поменялась, но, тем не менее, остались все связи, которые были, и к ним добавились совершенно феерические новые люди. Ну, например, студия Артемия Лебедева сделала мне сайт — художник Алексей Соловьев, которого я боготворила, когда читала журнал «Столица» и видела там его сумасшедшие коллаж. И я чувствовала, что это как раз моя компания. Мне надо с ними со всеми познакомиться. И в результате сейчас «Столицы» нет, а я потихоньку перетусовалась со всеми, кто там работал. И с Панюшкиным, и с Соловьевым. Меня окружают фантастические люди, мне, конечно, очень везет.

— Как давно вы знаете Александра Ф. Скляра?

Ирина: Нас со Скляром познакомил Артемий Троицкий.Playboyвыбирал девушку-2000 прошлой осенью. Троицкий пригласил туда Скляра, который пел танго. Я там пела песню «Прощай, Оружие». Мы со Скляром разговорились в гримерке. Ему понравилось то, что я делаю, мне — то, что делает он. Мы стали нащупывать, как муравьи друг друга усиками щупают, вдруг бац — выплывает Вертинский. Я думаю: интересно, Скляр такой бескомпромиссный рокер по имиджу — черная косуха, перстни серебряные… Но, во-первых, он умница, совершенно сказочный артист. Это был эксперимент, в который мы бросились очертя голову, потому что Скляр-то посмотрел мою сольную программу, а я думала, что этот человек поет в группе ВА БАНКЪ и играет эти страшные песни. Но когда я услышала, как он поет Вертинского — «Черный Карлик»! Я просто села, у меня отвисла челюсть, я к нему подошла и говорю: «Саша, я не ожидала, это такой кайф!» Саша — потрясающий артист. Петь Вертинского, будучи недомерком или салагой, невозможно. Для того, чтобы петь эти песни, нужно кем-то быть, нужно состояться.

— Вы слышали песни Вертинского в исполнении БГ?

Ирина: Конечно. Вертинский — это материал вечный, и, я думаю, пройдет еще 150 лет, и все равно его будут петь. Мне хотелось бы когда-нибудь добиться такого уровня, как у Вертинского. Ведь он писал таким изысканным, вычупным, жеманным языком, но это так цепляет, — все эти «маленькие креольчики». Когда я учила песню «Злые Духи», я ее слушала, наверное, полдня, и пришла в состояние сумасшедшее, я потом рыдала полночи. Мне было жалко себя, всех своих мужиков, всех просто. Это так цепляет! Со Скляром мы пели по очереди и что-то вместе. Записалось это очень неплохо.

— Вы выступаете с группой…

Ирина: Мы договорились весной, что начинаем репетиционный процесс, в августе начали, поняли, что у нас не срастается с саксофонистом, искали саксофониста. Потом поменялся барабанщик. Живая музыка — это такая ответственность сумасшедшая, потому что у меня это не первый состав инструментальный. У меня была группа СЛУЧАЙНЫЙ ОРКЕСТР, с которой мы делали спектакль в театре МГУ, она состояла наполовину из НЕСЧАСТНОГО СЛУЧАЯ, наполовину из ОРКЕСТРА ФОРС-МАЖОРНОЙ МУЗЫКИ. Это был фантастический состав по тому уровню взаимопонимания, который у нас был. Когда мы выпускали пластинку «Книга Песен», ребята из НС были дико заняты, невозможно было совместить это, набрали профессиональных джазовых музыкантов, они замечательно играли стандарты, звучали, но при этом они вообще не врубались в эту музыку, для них это было странно — почему здесь пауза, почему здесь тише, а здесь громче. Мы расстались после кризиса. И я поняла, что в следующий раз я буду искать людей, которые будут не понимать вещи головой, а чувствовать эти фишки. Мы притирались достаточно долго, но очень быстро сделали программу. И мне огромное удовольствие доставляет с ними просто общаться. Потому что это — мои люди, абсолютно, простые. Главное — это как-то вибрировать. И у нас эти вибрации с ними совпадают, это очень важно. И, помимо того, они суперпрофессиональные люди. Работает машина, но при этом ее ведут такие классные ребята.

— После презентации «Легких Людей» что вас ожидает?

Ирина: Мне кажется, что в мире в полный рост идет Апокалипсис. Судя по количеству катастроф, которые на нас обрушиваются. У меня был профессор, у которого я писала свои курсовые и дипломные работы, он известный футуролог. Вот он знал все про будущее. У меня такое ощущение, что сейчас все процессы идут в сотни раз быстрее, чем раньше. Я даже не говорю о таких вещах, как Интернет. Интенсивность жизни очень повысилась, я не знаю, к чему это. Меня радует, что в массовом сознании появляются такие понятия, как карма. Мой папа, к примеру, — человек, который ни во что не верил и никогда ни о чем таком не думал, — приезжаю к нему, он сидит, читает «Фэн-шуй». Ему вдруг интересно это все. Какие-то вещи, которые много тысяч лет были эзотерикой, всплыли и постепенно проникают в головы людей. Это здорово. С другой стороны, я смотрю, что никакие знания ничего не гарантируют. Люди, как совершали идиотизмы, жестокости, глупости, так они и продолжают это делать. Люди не очень меняются. Но меняются вещи, которые их окружают.

— После всех жизненных невзгод вам не захотелось удариться в религию?

Ирина: Мое философское образование — это все фигня. Оно дает тебе направления, в которых ты можешь развиваться. Получаешь представление о том, насколько огромен океан знаний вокруг тебя. Дальше уж твое дело, как ты будешь развиваться. Мне кажется, что источник всего — один. Это как гора. У нее есть вершина, и к ней можно идти по северному склону и по южному склону. Северный называется буддизм, южный — христианство. Суфии исламские приходят к тем же самым вещам, к которым приходят православные монахи. Людям не хватает какой-то ерунды, чтобы понять, что они все занимаются одним и тем же и зависят от одного и того же. Я лично занимаюсь китайской гимнастикой тай-цзы, будучи при этом православным человеком. Всем просто сильно мешают такие вещи, как фанатизм и желание быть единственно правым. Ко мне однажды юноша подходит и говорит: «А вы знаете, что мормоны — единственно правильная религия?» А я говорю: «А вы знаете, что именно с этой фразы начинаются все религиозные войны?» Чувства юмора людям не хватает, может быть?

Надежда Кашликова