Те же, и Богушевич в Склифе.
Жаль, кроме "Геркулеса" и "Пифа",
тут ничто не рифмуется. Разве "олифа"...
но олифой не пахнет в палатах Склифа.

Пахнет же... впрочем, оставим в покое это.
За окнами медленно перезревает лето
и мелькает жизнь, и еще недавно
она казалась такой смешной и забавной
и ненужной штучкой, игрушкой, брошенной Богом.
До визита в Склиф оставалось совсем немного.

Сестры, сестры мои Светлана, Наташа и Оля!
Я уж не пионерка. Я буду плакать от боли,
пионерам-героям завидуя. Те-то хоть за Идею
терпели пытки. А я таковой не владею.

Сестры мои! Вы - пчелки с волшебным и острым жалом,
заряженным каким-нибудь миротворящим трамалом.
Уколите меня, уколите, и тогда, быть может, во сне я
пойму, для чего я здесь и что за идею
мне внушает, открывшись, Бог, и почему же,
почему я сижу внутри, а не гуляю снаружи,
жалуясь на измены мужа, на мамино пьянство,
на моих отчаянья приступов постоянство,
на желание бросить все и уехать к морю,
где можно плавать - и плакать, зная, что не поможешь горю.
Очевидно, этого горя мне все-таки было мало.
Так я думаю ночью, когда остаюсь без трамала.

Хренозепам ваш, сестры, мне - что слону дробина.
И вот всю ночь напролет я смотрю живые картины:
вот Доктор курит. Уставший. Бросает бычок с балкона.
Вот Доктор берет, о боги, мою руку в свои ладони,
а она ничего не чует. NB: я теперь калека.
Мне это чуть-чуть обидно - как даме и как человеку,
потому что, знаете, Доктор, но ваши прикосновенья
хотелось бы чувствовать, Доктор, простите за откровенье,
как и многое, кроме.

    Ночью тоскливо в Склифе.
Тут Земной Филиал преисподней.
Свои тут Танталы, Сизифы,
и все они просят пощады, а я - ключа от загадки,
но жизнь пока все играет с собственным смыслом
    в прятки.

Июль 1993.